Толкование на вторую главу книги бытия профессора a.п. лопухина

Глава 2

Глава 1
Глава 3

Творение первого человека.

Быт.2:4. Вот происхождение неба и земли, при сотворении их,

Это не что иное, как общий заголовок целого нового раздела библейской первоистории, начинающегося отсюда (Быт. 2:4) и простирающегося до следующего подобного же заголовка (Быт. 5:1). Доказательством этого служит как филологический анализ стоящего здесь еврейского слова: toldoth, так и его библейское употребление, о чем у нас уже была речь выше (см. введение к кн. Бытия).

«День», о котором говорится здесь (славян. Библ.), это не обычные астрономические сутки, ибо здесь нет необходимого указания на утро и вечер, – а весь шестидневный период творения мира, как это ясно из контекста, в котором идет речь о творении всей вселенной, объединенной в понятиях «неба и земли». Лучший перевод этого места дает сирийская версия (Пешито), 2 которая просто говорит «в то время», когда созданы были небо и земля…

Все это вводное предложение служит к определению момента сотворения человека – специального предмета данного повествования. Таким путем бытописатель имеет в виду доказать глубокую древность человека и полное отсутствие всяких следов человеческого существования на земле раньше сотворения первой четы – Адама и Евы.

Эту свою мысль он проводит через общее изображение картины новосозданной земли перед моментом появления на ней человека, в которой он отмечает два главных признака: а) отсутствие всяких следов человеческой культуры и вообще продуктов возделывания поля и б) наличие неблагоприятных атмосферических условий, делавших даже немыслимой никакую культуру и никакое человеческое существование. Все это, по мысли бытописателя, решительно устанавливало тот факт, что на земле, до сотворения Адама, не было культуры, а следовательно, не существовало и человека. Вот лучшее библейское опровержение рационалистических теорий преадамизма, т. е. мнения о существовании людей, предшествовавшем сотворению Адама.

Первая заповедь в раю.

Слово «день» здесь, как и раньше (Быт. 2:1), должно понимать в смысле неопределенного указания времени и переводить словами: «в то время, когда». «Смертью умрешь» – один из употребительных в еврейском языке способов усиливать мысль, равный нашему выражению «непременно умрешь». Этой угрозы смертью (за нарушение заповеди) нельзя понимать в смысле (виде) мгновенного поражения, имевшего наступить тотчас же за грехопадением, а должно понимать ее в смысле начавшегося вследствие грехопадения медленного процесса умирания: Бог послал смерть (точнее, лишил бессмертия) в тот самый момент, когда человек пал; но эта смерть лишь постепенно подтачивала его силы, ощутительно выражаясь в скорбях духа и болезнях тела. Но кроме этой физической смерти Священное Писание и отцы Церкви видят здесь указание и на духовную смерть, состоявшую в том, что актом своего падения человек нарушил свой первый завет с Богом, порвав свою связь с величайшим источником жизни и тем самым с этого момента обрек себя на духовную смерть (Рим. 5:12, 17, 21; Еф. 4:18).

Нетрудно видеть здесь довольно близкую аналогию с словами божественного совета перед сотворением первого человека (Быт. 1:26) и точно также, следовательно, находить здесь доказательство важности того акта, о котором они говорят. Слова эти отнюдь не означают того, что Бог будто бы сознается в несовершенстве своего творения и как бы вносит в него поправку, – в планах божественного промышления, без сомнения, все это было уже заранее предусмотрено и преднамечено: но они указывают лишь на тот факт, что одиночество тяжело и нехорошо для человека, ибо лишает его самых близких и удобных средств к всестороннему развитию своей личности, успешнее всего происходящему, как известно, в общении с себе подобными

Слова эти отнюдь не означают того, что Бог будто бы сознается в несовершенстве своего творения и как бы вносит в него поправку, – в планах божественного промышления, без сомнения, все это было уже заранее предусмотрено и преднамечено: но они указывают лишь на тот факт, что одиночество тяжело и нехорошо для человека, ибо лишает его самых близких и удобных средств к всестороннему развитию своей личности, успешнее всего происходящему, как известно, в общении с себе подобными.

В этих словах, с одной стороны, указывается на высокое достоинство жены, ибо она подобна мужу, т. е. так же, как и он, носит в себе образ Божий, с другой – отмечается и ее, несколько как бы зависимое от мужа, положение, поскольку всякий помощник стоит в общественном смысле ступенью ниже своего непосредственного начальника.

Прежде чем перейти к подробному изложению самой истории творения первой жены, бытописатель кратко отмечает еще один факт, послуживший ближайшим поводом к этому творению.

Образовал, разумеется, гораздо раньше, именно в пятый и шестой дни творения (Быт. 1:21, 25), если же здесь бытописатель снова возвращается к этому факту, то он делает это лишь для общей связи повествования.

Этим указанием бытописателя сам Бог поставляется в роли наблюдателя и верховного руководителя первым опытом человеческой речи. «Авторитет Ж.-Ж. Руссо и великого филолога и философа Вильгельма Гумбольдта согласны с тою мыслью, что для человечества и не было другого исхода из младенческого неразумного лепета, как божественное Откровение, давшее ему готовую форму для выражения его мысли, или, лучше сказать, давшее ему мысль и форму вместе» (Властов, «Священная Летопись», I, с. 30).

Так как это наречение не было случайным, а основывалось на знакомстве с природой нарекаемых существ и по большей части заключало в своей основе указание на более характерное свойство будущего носителя того или другого имени, то оно свидетельствует о сравнительно высоком состоянии умственного развития первого человека. Кроме того, по толкованию святого Иоанна Златоуста, наречение Адамом животных указывало на его господство над ними (Пс. 8:6–7): «у людей есть обычай полагать знак своей власти в том, что они, купив себе рабов, переменяют им имена; так и Бог заставляет Адама, как владыку, дать имена всем бессловесным» (Иоанн Златоуст).

но для человека не нашлось помощника, подобного ему.

В этих словах звучит как бы тихая грусть первого человека, возбужденная сознанием своего полного одиночества на земле, и слышится явное и сильное желание его к восполнению недостающего, что милосердый Господь и не замедлил вскоре же осуществить.

Установление брака.

По мнению всех лучших толковников, Адам, находясь в глубоком таинственном сне, во время которого Бог вынул у него ребро для создания ему жены, не терял своего сознания, почему и мог сказать эти слова.

Это обычное библейское изречение, выражающее идею тесного физического родства, быть может, ведущее свое начало именно от этого первобытного факта (Быт. 29:14; Суд. 9:2; 2Цар. 5:1; 1Пар. 11:1 и др.).

Еврейское слово «жена» (иша) произведено от слова «муж» (иш) и этим самым навсегда запечатлело в себе ясный намек на историю ее происхождения.

Едва ли можно приписывать эти слова Адаму, поскольку он, не зная, в качестве родоначальника всего человечества, никаких родителей, не имел ни нужды, ни даже самой возможности говорить о них. В виду этого, с большим правом следует приписать их или Моисею, как законодателю брачного союза у евреев (Исх. 21:1–11; Втор. 21:11–17, 24:1–5) и автору книги Бытия, или же, что еще лучше, основываясь на словах Иисуса Христа (Мф. 19:5) – самому Богу, освятившему этим таинство брачного союза и давшему ему основоположение на будущее время. Заключенная в этих словах мысль, с одной стороны, удостоверяет богоучрежденность брака, с другой – провозглашает два основных его закона – единство и нерасторжимость, как толкует и само Священное Писание (Мф. 19:4–5; Мал. 2:14–15; 1Кор. 6:16; Еф. 5:31 и др.).

Слово «прилепится» по-еврейски выражено глаголом дабак, означающим «поглощаться», «ассимилироваться», «уподобляться» (Втор. 10:20; 3Цар. 11:2), и, следовательно, указывает не столько на физическую связь между супругами, сколько на духовное объединение их интересов, настолько тесное, что они должны представлять собой уже не две особых, а как бы одну общую личность. Этот тесный духовно-нравственный союз супругов, как в Священном Писании, так и у отцов Церкви служит образом союза Христа с Церковью (Еф. 5:30–31), Иоанн Златоуст, Августин и др.

До грехопадения первые люди не имели нужды в одежде и не были знакомы с ощущением стыда, который есть уже плод греха (Быт. 3:7; Рим. 6:21).

Все духовные и физические силы первых людей находились в такой чудной гармонии и были так уравновешены, что естественный вид телесной наготы не пробуждал в них никаких нечистых мыслей и грязных пожеланий; а их физическая природа была настолько вынослива и крепка, что не нуждалась ни в каких средствах защиты от атмосферических влияний.

* * *

2

ПЕШИТО – В I-II веке появился перевод Священных книг на сирийский язык под названием «Пешито», т. е. простой, верный. Для Православной Церкви эти два перевода («Септуагинта» и «Пешито»), а для Римо-католиков еще перевод сделанный святым Иеронимом, так называемая «Вульгата» (общеупотребительный), являются безусловно более авторитетными, чем современный еврейский подлинник.

Свт. Иоанн Златоуст

Ст. 2-3 и всякого скота чистого возьми по семи, мужеского пола и женского, а из скота нечистого по два, мужеского пола и женского, также и из птиц небесных по семи, мужеского пола и женского, чтобы сохранить племя для всей земли

Так как Он прежде повелел ввести по одной паре всех животных без различия, то теперь говорит: «от чистых же седмь седмь, от нечистых же два два, мужеский пол и женский». Далее, чтобы показать причину этого, присовокупил: «препитати семя по всей земли». Прилично здесь спросить и рассмотреть, откуда праведник узнал, которые из животных были чистые, и которые нечистые? Тогда еще не было того разделения, которое Моисей впоследствии узаконил Иудеям. Как же узнал Ной? Сам собою, руководясь вложенным в природу наставлением; а вместе с тем решил и его рассудок. Конечно, между созданиями Божиими нет ни одного нечистого. В самом деле, как мы можем какую-либо тварь назвать нечистою, когда об них однажды произнесено вышнее определение и божественное Писание сказало, что «виде Бог вся елика сотвори, и се добра зело» (Быт.1:31)? Но уже природа (человеческая) сама по себе сделала это различие. И что это справедливо, подумай, как еще и ныне в некоторых местах иные воздерживаются от некоторых вещей, как от нечистых и запрещенных, а другие, напротив, употребляют эти вещи, следуя в этом обычаю. Так и тогда само врожденное праведнику знание учило его, какие животные были годны в пищу, и какие нечисты, – впрочем не на самом деле были, но только считались такими. Почему, скажи мне, осла мы почитаем нечистым, хотя он питается только семенами, а других четвероногих признаем годными в пищу, тогда как они питаются нечистыми веществами? Так учителем нашим в этом было знание, данное Богом нашей природе. Но с другой стороны, можно сказать, что Бог, давший Ною такое повеление, Сам сообщил ему познание об этом различии. Впрочем, довольно сказали мы о чистых и нечистых животных.

Но вот представляется нам еще другой вопрос: почему это (повелено было ввести в ковчег) «от нечистых два два», а «от чистым седмь седмь?» И потом: почему не шесть, не восемь, но семь? Может быть, слово наше становится уже весьма продолжительным; но, если вы не утомились, и если вам угодно, мы вкратце разрешим этот вопрос вашей любви, как поможет нам благодать Божия. Многие ведь многое баснословят об этом, и по этому поводу делают наблюдение над числами. Но что это не наблюдение, а выдумка неуместной пытливости людской, от которой и произошло весьма много ересей, это сейчас вы узнаете. Действительно, мы замечаем (и этим замечанием надеемся совершенно заградить уста любителям вымыслов), что в Писании весьма часто употребляется число пары. Так, когда Иисус Христос посылал учеников своих на проповедь, то послал их «два два» (Мк.6:7), да и всех их было двенадцать, и евангелий числом четыре. Впрочем, нет нужды рассуждать об этом пред вашею любовию, так как вы довольно уже наставлены заграждать слух для таких (пустословов). А надобно уже сказать, почему Бог повелел ввести в ковчег «от чистых седмь седмь?» Больше чистых животных ввести повелел Бог для того, чтобы имел некое утешение и праведник, и те, которые вместе с ним будут пользоваться этими животными; а что касается до того, чтобы введены были «седмь седмь», то и это, если узнаете причину, будет сильнейшим доказательством боголюбивого расположения праведника. Так как человеколюбец Бог знал доброту этого мужа, знал что он, будучи праведен, и испытав такую любовь Господа, и избегнув погибели от потопа, вознамерится, по освобождении от бедствия и по выходе из ковчега, показать свою благопризнательность и в благодарность за свое спасение захочет принести жертву, то, чтобы этим (Ной) не испортил пары, (Господь), такую благопризнательность его, повелевает ввести в ковчег «седмь седмь» от каждой породы птиц, чтобы, по прекращении потопа, праведник мог и выказать свое расположение, и не повредить пар птиц и прочих животных. Это впрочем узнаете и из последующего поучения, когда дойдем до этого самого места, где вы увидите, что праведник точно так и поступил. Вот вы узнали причину, по которой повелено ввести в ковчег «седмь седмь» (от чистых животных). Не внимайте же после этого баснословам, которые, вопреки божественному Писанию, вносят в божественное учение вымыслы своего ума.

Беседы на книгу Бытия. Беседа 24.

Сотворение первой женщины.

Что сон, наведенный Богом на Адама (по-еврейски: тардема), не был обыкновенным и естественным, а вдохновенным и экстатическим (έκστασις – LXX), об этом говорит как контекст речи, так и библейское употребление этого слова (Быт. 15:12; 1Цар. 26:12; Ис. 29:10).

Создание Евы. Художник Г. Доре

Эта библейская деталь многим кажется соблазнительной и на основании ее одни весь данный рассказ о творении первой жены считают мифом (рационалисты), другие толкуют его аллегорически (некоторые даже из отцов и учителей Церкви). Но самый характер данного библейского повествования, отмечающий с такою тщательностью все его детали, исключает здесь возможность аллегории. Что же касается ссылки на якобы очевидную невероятность и неестественность данного процесса, то там, где идет дело не об обычном явлении, а чудесном, сверхъестественном событии, она, по меньшей мере, неуместна. Начало человечества было экстраординарной эпохой. Духовный смысл этого повествования раскрывается в нескольких местах Священного Писания (1Тим. 2:11–13; Еф. 5:25–26), а именно, факт единства природы мужа и жены, а через то и всего человечества, основание их обоюдного влечения и характер их должного взаимоотношения.

Привел ее к Адаму, Адам сказал- это кость от костей моих и плоть от плоти моей. (Альбом гравюр XVIII века. Библия Рафаэля)

Божественный покой седьмого дня

Быт.2:1.

Три первых стиха второй главы по своему содержанию всецело примыкают к предшествующей главе, являясь естественным завершением изложенной в ней истории творения мира.

Таким образом, закончено, исполнено было дело сотворения всей вселенной.

т. е. воинство неба и воинство земли.

Первое выражение довольно употребительно в Библии и служит обозначением или ангелов, окружающих небесный престол Бога-Вседержителя, очевидно, по аналогии со стражей вокруг трона земных владык (Нав. 5:14; 3Цар. 22:19), или же – звезды, горящие на небесном своде и правильностью своего распорядка напоминающие стройные ряды войск (Втор. 4:19, 17:3; 4Цар. 17:16; Ис. 40:26; Иер. 8:2; Дан. 8:10 и др.). Выражение же «воинство земли» больше не встречается в Писании, хотя некоторая аналогия ему и имеется в кн. Неемии (Неем. 9:6) и у пророка Исаии (Ис. 34:1), где идет речь о высших представителях земли, т. е. о людях и животных.

Таким образом, под «воинством неба и земли» разумеется все то, что есть высшего и лучшего в той и другой области и что, следовательно, служит как бы украшением каждой из них. Эту последнюю мысль прекрасно и выражают греческий LXX и латинский переводы Библии, где еврейское слово: zeba(воинство) передано соответствующими ему синонимами: κόσμος и ornatus, означающими «украшение».

Этот день неодинаково называется в наших русской и славянской Библиях: в первой стоит седьмой, а во второй шестой день. Произошло это от разности подлинников, с которых сделаны эти переводы: именно в еврейском тексте, равно как в Вульгате и арабском переводе, указывается «седьмой» день, но в греческом переводе LXX (за исключением некоторых стихов), а также у И. Флавия и в сирском переводе и самаритянском тексте, поставлен «шестой» день. Контекст речи, в котором лишь дальше идет речь о «седьмом дне» и где, по-видимому, отличается день окончания творения от дня начала, наиболее благоприятствует последнему чтению, за что ручается и авторитетность древнего самаритянского текста.

Почил в еврейском тексте выражено словом: sabat. Отсюда, седьмой день недели, посвященный воспоминанию этого божественного покоя, сохранил за собой у евреев название субботы (у нас же значение этого дня перешло на воскресенье, причем заменено и само содержание воспоминания).

Как же понять этот «покой» Божий, когда сам Господь наш Иисус Христоссказал: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17)?

Ответ на это имеется в самом рассматриваемом нами тексте, где ясно указано то дело, от которого Бог почил в седьмой день: это, именно, Его творчески-образовательная деятельность шести предшествующих дней; «Бог почил от всего дела, которое Он делал» и речь о котором только что шла все время перед этим, – «перестал творить вещи, подобные только что сотворенным», как поясняет текст Библии арабский перефраз ее. «Бог почил, – говорит блаженный Августин, – от создания новых видов твари, потому что Он уже не творил больше какого-либо нового рода ее». «Почил, – говорит святой Иоанн Златоуст, – значит перестал творить и производить из небытия в бытие». Но, прекратив творчество, Бог никогда не оставлял Своей промыслительной деятельности по отношению к миру и человеку (Пс. 103:28; Еккл. 12:7; Ис. 57:16; Иер. 38:16; Неем. 9:6; Ин. 5:17; Евр. 4:9–10).

«Когда день благословляется, – говорит м

Филарет, – тогда он поставляется причастным особого некоего блага, достойным радости и сохранения среди самых перемен времени», разумеется, добавим мы от себя, в силу важности и знаменательности соединенного с ним воспоминания

и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал.

Первое значение стоящего здесь в мазоретском тексте еврейского глагола заключает в себе мысль «об отделении» для какого-либо высшего предназначения и уже отсюда – об освящении, т. е. о назначении для святилища и Бога. В частности, освящение времен, по библейскому употреблению, есть назначение их для богослужения (4Цар. 10:20; Неем. 8:9). Это благословение и выделение седьмого дня, как дня благодарственно-радостного покоя, посвященного воспоминанию творения и прославления Творца, имело значение только для разумно-одаренных существ, т. е. людей, которые, вероятно, с этого времени начали соблюдение субботы, в подражание творческому покою Бога. Хотя, строго говоря, суббота характер определенной заповеди получила лишь в законодательстве Моисея (Исх. 20:8; Втор. 5:12), но существует целый ряд сильных доказательств, из которых видно, что в форме благочестивого обычая она практиковалась гораздо раньше Моисея и что происхождение ее в этом смысле чуть ли не современно самому началу человеческой истории (доказат. см. в диссертации А. Покровского «Библейское учение о первой религии», с. 49–53).