Андрей кураев

Рассказ восьмой, Как не выбирать становиться пресс-секретарем Патриарха Алексия

Так был ли у меня выбор — оставаться в аспирантуре или идти в семинарию? Со стороны это выглядело как выбор. А я просто однажды представил себе, что вот эти стены и пересуды оградят мою жизнь навсегда, если я останусь в Институте философии. И у меня случился дикий приступ тоски. Стало ясно: любой ценой, но вырваться отсюда именно туда, в семинарию.

Когда я шёл в семинарию и учился в ней, у меня не было никаких жизненных перспектив и планов. Многие однокурсники примеряли на себя служение священника, заранее покупали все необходимое: миниатюрные евхаристические наборы для причастия больных, кисточки для помазания, губки… Да-да, тогда обычная натуральная губка, которой прибираются на престоле, была дефицитом. Поэтому наиболее перспективные семинаристы ими запасались заранее: заказывали редким знакомым «выездным» паломникам, направлявшимся в Грецию.

Я же руководствовался принципом «хоть хворостиной, да в церковной ограде торчать». Планов не было. Я был ведомым. Так, не чая, не гадая, не выбирая оказался командированным в Румынию. Потом вернулся в Советский Союз — тоже не зная, что это уже навсегда. Я то приехал домой на каникулы, вещи оставил в Бухаресте и просто пустил пробный шар, сказав ректору Академии: «Владыка, вроде бы, страна другая, Патриарх другой, глава ОВЦС другой. Может быть, я уже могу вернуться из Румынии и доучиваться в Академии?». Ректор сказал: «Да, я подумаю. Восстановим вас на третьем курсе, заодно, может быть, библиотекарем оформим. Зайдите через недельку».

Я через недельку захожу, а он говорит: «Я про вас новому Патриарху сказал. Он собирает команду, ему нужны пишущие люди. Идите к нему, познакомьтесь».

То, что я оказался рядом с Патриархом, означало, что я не должен был «сдавать ЕГЭ», ничего никому не должен был доказывать. У меня получилась вполне революционная судьба, потому что годы шли революционные — именно тогда в 16 лет командуют полком. Я, будучи недоучкой, не закончив еще Академию, стал пресс-секретарем Патриарха и его спичрайтером.

Успенский собор Кремля, 1990 год. Слева от Патриарха Алексия II — председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов, референт Патриарха Андрей Кураев, первый зампредседателя Моссовета Сергей Станкевич (на заднем плане). Слева — предстоятель румынской православной церкви патриарх Феоктист. Фото из личного архива протодиакона Андрея Кураева

Сегодня если студент или свежеиспеченный выпускник Академии начнёт пробовать свои силы, ему предстоит множество барьеров: цензура прихожан, настоятеля, благочинного, секретаря епархии, своего епископа. Все на него косятся, все не доверяют его молодости и его активизму. И каждый в его активности чувствует какой-то упрёк себе. А уж если он начнет давать интервью светским изданиям…

То есть сегодня такая судьба, я думаю, была бы невозможна. Но тогда раз Патриарх сразу взял меня именно с этими функциями, то для епископата стало понятно: наш человек, пусть работает.

Рассказ шестой, О пользе плохой репутации

Семинарские строгости, конечно, были тяжелы для недавнего вольнолюбивого аспиранта.

В 2008-м я гостил у батюшки — своего однокурсника. Сидим мы за чашкой не помню чего, но кажется, не чая, потому что дело было на Западной Украине. Бойцы вспоминают минувшие дни, и дело доходит до неизбежного: «А помнишь, у нас такая пьянка была?..» Я не помню. «Да как не помнишь?». Паки отрицаюся: «Не было меня там!». «Да ты чего? Да там все были!». И третие глаголю: «Я не был». «А, — вспоминает он, — конечно, тебя же стукачом считали».

Тут я взмолился: «Слава Тебе, Господи! Вот так иногда плохая репутация служит добрую службу».

Почему меня считали стукачом? Потому, что я вёл себя не по правилам. Например, я имел наглость заходить в преподавательский туалет. Я же не знал, что он только преподавательский. У нас в университете и в голову не могло бы придти, что есть какой-то отдельный туалет для преподавателей! Ну, а люди «системные», видя такие мои странности, делали вывод: раз он это может себе позволить, значит, он не так прост, как кажется…

Мелочь конечно, но и в ней виден контраст. Главное же отличие — в МГУ профессор в студенте, особенно в старшекурснике, видит своего будущего коллегу. В семинарии в те годы так относились к студентам только преподаватели, которые приезжали из Москвы (и мы их любили) — а у администраторов из монашествующих чаще встречалась вот эта давящая и подозревающая отчужденность…

«Ничего не забыли, ничему не научились»

— Что вас беспокоит в церковной жизни, в РПЦ?

— У меня уже возраст такой, когда меньше беспокойств. Экклезиаст всё ближе с его «что было, то и будет» и «нет ничего нового под солнцем». И рецептов спасения России или православной церкви у меня нет.

Есть профессиональные знания, почерпнутые из книг, многодесятилетнего опыта жизни в церковных структурах. Причем не просто в сельском приходе. Поэтому я готов одергивать некоторых неофитов. Вот на что я сейчас только гожусь.

Если мы хотим, чтобы православная вера была нужна людям, привлекательна, убедительна, надо подумать над тем, что мы называем православной верой. И очистить ее от псевдоправославных суеверий.

Когда мы предлагаем людям избыточные предметы веры, то очень легко подставляемся под критику. Особенно когда интернет дает возможность широкой дискуссии и проверки — нажать можно любой видеоролик на «стоп», взять книжки или позвонить знающему человеку и проверить, это так или нет.

А когда глава миссионерского синодального отдела белгородский митрополит Иоанн заявляет, что колокольный звон убивает все вирусы, а потом ложится в больницу с этим диагнозом в конце августа — это что? Год назад тот же митрополит отметился «дивными» словами о том, что катастрофические потери РККА в 1941 году связаны с тем, что служили комсомольцы, которые не были крещены, и против магического оружия Гитлера были беззащитны — это что такое?

Мне дорог один анекдот из советской поры, как приезжает лектор по атеизму в 20-е годы на завод с рабочими встретиться. Времена переходные, верующих людей еще много, да и диспуты разрешались религиозные. Антирелигиозный деятель, чтобы заговорить с массовой рабочей аудиторией, начинает с анекдотов про попов, монахинь. Народ гогочет, всё хорошо. А потом, предположив, что аудитория уже его, лектор переходит к главному: «Товарищи, теперь, когда вы знаете, как у нас циничны, лживы попы, монахи, вы можете уже понять, что на самом деле Бога нет, а его ради своей корысти попы придумали». И на этот его тезис не раздается аплодисментов. Тишина в цеху. Выходит на передний план старый рабочий и говорит: «Эй, мил друг, ты чашки-то бей, а самовар-то не трожь».

— Вы от изгнания менял из храма перешли к Экклезиасту? Внутренне, я имею в виду.

— Менял из храма я никогда не был уполномочен изгонять. Но всё время своей церковной жизни мечтал о том; уверял себя и всех, что церковь учла опыт ХХ века, побывала в шкуре гонимого. Поэтому свои страшные ошибки предыдущих столетий она не повторит и не будет оправдывать инквизицию и так далее.

Скажи мне, о чем ты мечтаешь, и я скажу, кто ты. Я имею в виду мечты политические. Представьте, что вам дана полнота власти. У вас большинство в парламенте, президент в кармане. Пресса ваша. Что вы разрешите оппонентам? Это важный вопрос для любой политической и религиозной группы. К религиозным группам я отношу и атеистов.

Православным, иудеям — людям Писания — они кое-что разрешают, а вот язычникам, шаманистам и буддистам может плохо прийтись.

Православных это тоже касается. То, что я вижу, меня печалит. Я не вижу в церковной жизни аскетизма, умения ограничить свои властные амбиции, исходя из христианских убеждений. Потому что есть вещи, в которых не может быть насилия. Есть вещи, в которые можно только влюблять, но нельзя навязывать.

К публикации подготовила Марина Севастьянова

Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо

Куратор: Ольга Гуманова

Митрополит против ковида

— Архиепископ Владикавказский и Аланский Леонид заявил, что не страшны в храмах антикоронавирусные ограничения, COVID-19 и истерия чиновников: «Пока люди мне верят, я не боюсь ответственности».

— Люди, которые так говорят, обычно никакой ответственности не несут. Вопрос, это он сам такой храбрый портняжка или его начальник архиепископ, митрополит Илларион пробует дать кому-то сигнал? Епископат напуган после истории с саратовским митрополитом Лонгиным, который 20 лет был на кафедре, но ему показалось, что нет оснований верить госпропаганде в вопросе COVID, отказался закрывать храмы в пасхальные дни, сравнил власть с большевиками. Это чрезвычайно обидело его главного спонсора господина Володина. Он саратовский уроженец, у семьи его там бизнес, много храмов и монастырей были отстроены его стараниями. В общем, патриарх на ближайшем синоде в августе снял митрополита Лонгина и отправил в Вологодскую бедную епархию.

Слова архиепископа Леонида — обычные PR-технологии патриархии, когда она имитирует борьбу. Знает, что народу церковному что-то не нравится, и тогда кто-то из чиновников третьего уровня начинает об этой проблеме высказываться в духе широких народных масс. Они не становятся в оппозицию патриарху, полагая наивно, что патриарх их союзник. А патриарх на самом деле может произнести похожие слова, но никогда не сделает реальных действий, которые могли бы осложнить его диалог со власть имущими.

— Появилось много шуток в народе о COVID-19, новых слов. Одно слово очень близко к церковной тематике — «коронабесие». Как вы к этому относитесь?

— Я всегда приветствую проявление народного юмора. Я не собираюсь обсуждать, насколько опасна эпидемиологическая ситуация. Если б вы знали, как мне хочется быть «телепузиком» — человеком, который просто верит телеящику.

Так что у меня нет установки тотальной неправды телевизионной пропаганды и нет желания умножать число своих полемических фронтов.

Рассказ четвертый, О миссионерстве в семинарии и до нее

Миссионерствовать можно по-разному. Можно по-евангельски говорить с кровли, а можно и закрыв все двери и окна, как с Никодимом, один на один.

Первый миссионерский опыт — просто спор с глазу на глаз. После крещения я просто не мог не делиться тем смыслом, той радостью, которую нашёл.

Естественно, начиналось это еще до поступления в семинарию — в университете, с друзьями, ночью в общаге… Это были совсем не массовые встречи — один на один, и то далеко не с каждым. Одно из печальных последствий того, что я стал читать лекции — исчезновение этого первоначального формата. На штучную работу уже не осталось времени. Тогда же общение с одним человеком могло длиться годами, от встречи к встрече. И радостное примечание постепенных перемен в его взглядах и, в конце концов, в судьбе.

Потом миссионерские связи завязывались прямо на улице: в Лавре семинаристов зачастую останавливали группы экскурсантов, реагируя на наш китель: «Ой, вы семинарист?! Расскажите!»

Потом кто-то приезжал отдельно, чтобы продолжить беседу. Бывало и так, что спустя годы в каком-то городке подходили люди: «Отец Андрей, а вы меня не помните? Я в 1988 году с дочерью была в Лавре на экскурсии, и мы с вами спорили. А знаете, мы месяц назад крестились!»

А один из тогдашних моих юных экскурсантов-вопрошателей потом стал священником.

Рассказ второй, Как аспирант Кураев спас репутацию своих преподавателей

Философский факультет я не выбирал. Это семейная карма. Потому что отец — философ.

Не было и вопроса — МГУ или нет. Я еще совсем маленьким был, когда меня ставили на подоконник и спрашивали: «Андрюша, где будешь учиться?» Я показывал на МГУ — мы жили через дорогу на Университетском проспекте.

После университетской учебы меня могли просто оставить в аспирантуре на кафедре научного атеизма. Было приглашение и от кафедры эстетики — сразу на должность преподавателя. В 21 год стать преподавателем МГУ — это, конечно, было лестно. Но к этому времени мне уже было понятно, что мой путь идет в семинарию. Поэтому такой стремительный ракетно-карьерный взлет был не в моих интересах.

Из-за наличия слова «атеизм» в названии родной кафедры прямо с нее поступить в семинарию было невозможно. Надо было выждать и малость запутать следы. Поэтому я решил скоротать год или два в аспирантуре академического Института философии в секторе зарубежной философии.

Такой переход был важен и для того, чтобы для моих преподавателей было меньше дурных последствий. Чтобы, если кто-то будет дознаваться: «Как вы такого мерзавца воспитали?» — МГУ и Академия наук кивали друг на друга:«Мы-то нормально воспитали, это там испортили», — и напротив: «Да мы ни при чем, мы уже такого взяли».

Рассказ третий, Как не выбирать Церковь

Православную Церковь я выбрал именно, чтобы дальше не выбирать. Ещё будучи человеком неверующим, я для себя решил, что, если Бог и в самом деле есть, то я обращусь к традиционной религии: ведь не с меня же началась история, и я не могу быть первым, кто встретил Бога. Выше Евангелия на фоне других уже более-менее знакомых мне традиционных религий для меня уже тогда ничего не было. Поэтому ещё до крещения я понимал: если сказать бытию Творца «да», то дальше только христианская ортодоксия. И это при том, что моё детство прошло в католической Чехии, а мои знакомые, как и некоторые друзья родителей, увлекались йогой, теософией и т. д.

А дальше уже и в самом деле в моей жизни все самое важное складывалось не по моим планам. И я этому радуюсь: много сил и нервов экономится при отказе от «планирования»

Недавно беседуем в одной священнической компании, и один священник, раза в два меня моложе, говорит:

— Отец Андрей, у меня столько проблем, что у меня уже больше седых волос, чем у вас.

Я отвечаю:

— Это потому, что ты неправильно себя ведёшь.

— А как я неправильно себя веду?

— Ты ведёшь как атеист.

— Почему это как атеист?

— Потому, что ты, как атеист, сам решаешь свои проблемы, вместо того, чтобы поступать, как я.

— А как вы поступаете?

— При возникновении у меня проблем я просто смотрю на небо и говорю: «Господи, Ты меня привёл в эту Патриархию — Ты с ней и разбирайся!».