Олег волков: погружение во тьму
Встреча со святителем
– Маргарита Сергеевна, а как вы познакомились с Олегом Васильевичем?
– Это было начало шестидесятых, я тогда работала в редакции журнала «Дружба народов». Как-то бегу я по темному редакционному коридору, спешу – меня ждали на кофе. Наклонилась, чтобы на ходу стряхнуть с юбки какую-то бумажную труху – и вдруг головой с разбегу врезалась под дых идущему мне навстречу. Поднимаю голову и вижу: усы, борода – соль с перцем, – разбойные синие глаза. Незнакомец придержал меня за плечи и спросил: «Ну?» Я извинилась, вынырнула из-под его руки и побежала дальше. Признаюсь, с некоторой грустью… Так бывает, когда мимо проходит что-то манящее, недосягаемое. Возможность любви – вот что я тогда почувствовала. А когда я вечером выходила с работы, ушибленный мною незнакомец ждал меня на улице – ему непременно надо было узнать, цела ли моя голова…
– Олег Васильевич пишет в «Погружении» о том, что он вырос в среде петербургских маловеров, которых было большинство среди питерской интеллигенции начала XX века. И сам он был в начале своего жизненного пути таким же маловером. Позже у него был страшный период в Архангельской тюрьме, когда обстоятельства жизни были так чудовищны, что верить в Бога было невозможно. Какая вера у него была в конце жизни?
Маргарита Сергеевна: Олега сама судьба вела к истинной вере. И Господь его хранил. То, что муж выжил в страшной лагерной мясорубке, разве это не чудо, не милость Божья? Ведь сколько раз смерть была совсем близко… Из одного из лагерей его даже отпустили – умирать от туберкулеза и дистрофии, сделавшей его едва шевелившимся доходягой. Но каверны в его легких исчезли, болезнь отступила – это ли не чудо?
Олег вспоминал, как однажды на лесоповале на одного из заключенных стал медленно падать неумело подпиленный лесной исполин. Гибель недотепы была неизбежна. Все застыли в ужасе. И вдруг дерево ушло в сторону, лишь поцарапав лицо бедолаги. Видевший это охранник восхищенно выматерился. «Вот такая сила у молитвы!» – заключил свой рассказ Олег, не уточняя, кто именно молился.
Олег два срока отбыл на Соловках, где в то время сидели и те, кого сейчас мы признали мучениками и исповедниками – многие папины соседи по нарам теперь стали святыми. Так, в ссылке Олег познакомился со святителем Лукой (Войно-Ясенецким), и владыка сказал ему: «Не считайте себя ссыльным, считайте себя свидетелем». Кстати, святитель Лука не оставил Олега и после своей кончины: уверена, это его молитвами «Погружение во тьму» было сначала написано, а затем издано, в том числе – и в Греции.
Настоятель одного из греческих монастырей архимандрит Нектарий (Антонопулос) поехал в Крым поклониться мощам святителя Луки, которого греки особенно почитают. И вдруг к нему подошла некая женщина и подарила ему «Погружение во тьму» на русском языке. Он отдал книгу переводчице. И та, прочитав, в полном восторге воскликнула: «Это надо печатать!» Книга вышла в Греции уже двумя изданиями. Получается, что отец Нектарий узнал о «Погружении» благодаря святителю Луке.
Кстати, именно отец Нектарий разыскал в архиве греческого посольства уникальные документы, связанные с арестом Олега – мужа репрессировали, когда он работал переводчиком в греческом посольстве в Москве. И благодаря этим документам выяснилось, что после ареста Олега греческий посол подавал своему правительству прошение, чтобы заступились за одаренного молодого человека. Но помочь уже, видимо, было нельзя.
– А вы с Олегом Васильевичем разговаривали о вере?
– Говорили, но мало. Но именно он подарил мне первое Евангелие, потом принес Библию. Он открыл мне, что в Бога можно верить не умозрительно, а сердцем. Мы венчались у отца Димитрия Дудко в Гребневе. Потом он же крестил нашу Олю. В то время к Дудко были приставлены стукачи, и чтобы спокойно поговорить, Олег и отец Димитрий уходили в лес. И у меня сохранилась фотография, как они беседуют в лесу: маленький, полный Дудко и высокий худой Олег стоят в одной позе, склонившись друг к другу. Кстати, это фото мне подарил один из стукачей.
Окуджава помог по-соседски
– Маргарита Сергеевна, вы живете в знаменитом писательском доме в Протопоповском переулке, который в советское время именовался Безбожным и который стал предметом литературы благодаря песне Булата Окуджавы «Плач по Арбату», где есть такие строки: «Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант. В Безбожном переулке хиреет мой талант».
– Да, Окуджава был нашим соседом. Мы вселились сюда чуть ли не первыми, и нам поспешили установить телефон. Но – с номером, который до того принадлежал вендиспансеру! Нам еще долго звонили его взволнованные пациенты…
По тем временам – а это были 70-е годы – дом наш считался «элитным»: многоэтажный, кирпичный. Вокруг народ еще ютился в крошечных деревянных домиках. Помню, как возле нашего подъезда бродил один дяденька, пинал ногой стоящие возле дома машины и злобно говорил, что нас всех скоро возьмут под ноготь.
– В этой квартире Олег Васильевич, видимо, и писал «Погружение во тьму»?
– Да, в том числе и здесь. Написал ее быстро. У него чудом сохранились еще с лагерных времен маленькие записные книжки – дневники, написанные по-французски. Их при новых арестах изымали, а потом частично возвращали. Он этим дневником пользовался, когда писал «Погружение». Хотя и так всё прекрасно помнил.
– Почему вел дневник на французском, чтобы меньше чужих глаз смогло это прочитать?
Ольга: Французский был первый папин язык, потом уже он выучил русский, так было принято в дворянских семьях. С матерью папа разговаривал исключительно по-французски, с сестрами и братьями – тоже. Может быть, какие-то личные вещи ему было легче и привычнее записывать по-французски. Кстати, «Погружение во тьму» сначала было издано во Франции (сперва – на русском, потом по-французски) в 1987 году, а через два года – уже и в Советском Союзе.
– Получается, это был тамиздат?
Ольга: Ну, конечно. Папа не надеялся, что это напечатают у нас. Да, он всегда говорил: «Карфаген должен быть разрушен», то есть надеялся, что этот строй однажды рухнет, но был уверен, что не при его жизни
Ему важно было написать этот текст как документ, свидетельство, в надежде, что когда-нибудь его всё же опубликуют. И вот так получилось, что Булат Окуджава предложил тайно перевезти рукопись «Погружения» во Францию
Папа был в добрососедских отношениях с Окуджавой, и Булат Шалвович был единственным из наших знакомых, кто тогда регулярно ездил за границу. Окуджаву, думаю, таможенники не посмели обыскивать. Но для надежности он, когда ехал в поезде, спрятал рукопись за спинку дивана.
А потом, когда книгу издали у нас, папа стал первым в стране лауреатом Государственной премии уже Российской Федерации. Это был 1991 год. В момент, когда Ельцин вручал ему эту премию, папа сказал: «Борис Николаевич, вы же Ипатьевский дом в Екатеринбурге разрушили, вам его и восстанавливать». Ельцин ничего папе не ответил, только по плечу похлопал.
Приют для стукача
– Жизнь Олега Васильевича, видимо, тоже не обходилась без их присутствия?
Маргарита Сергеевна: Один осведомитель какое-то время жил на нашей лоджии. Это было начало 80-х. Мы отдыхали в Доме творчества «Комарово», и как-то маленький суетливый человечек бросился к Олегу с криком: «З/к з/к видит издалека!» – подскочил к мужу и долго тряс его руку. Отдыхавший тут же писатель и одновременно чекист поспешил предупредить нас, что наш новый знакомец – известный стукач, отсидевший за гомосексуализм. Фиктивно женат на американке, и ему нужно заработать очки, чтобы получить разрешение на выезд в Америку. Вот он и зарабатывал – не отходил от нас ни на шаг, и когда мы вернулись в Москву, он появился у нас дома.
N, конечно, догадывался, что мы про него всё знаем, и тем не менее просил, чтобы мы разрешили ему у нас пожить – мол, пожалейте, меня же без этого не выпустят! Абсурдная ситуация: просить приюта у людей, на которых ты будешь стучать, и они про это прекрасно знают! «Кем бы он ни был, – сказал Олег, – а уж натерпелся он в заключении побольше многих». И мы решили не осложнять ему судьбу, выдали раскладушку и место на лоджии… Среди цветов…
Ольга: Он довольно быстро у нас освоился. Попивал чай на кухне и еще советы раздавал. Тогда были в моде штаны-бананы. Так вот он мне говорил, что это не женственно, не сексуально, и что такое не надо девочкам носить. Когда он уезжал от нас, то еще и «немного денюжек» попросил. Папа дал ему 500 рублей, а тогда это была приличная сумма. Он клялся, что отдаст. Прислал письмо из Америки, но денег так и не вернул.
Маргарита Сергеевна: Была еще замечательная история. Канун Олимпиады 1980 года, всех социально неблагонадежных высылают из Москвы. Олег числился в милиции как отсидевший. А у него – охотник же – дома было оружие. И местный участковый по фамилии не то Корытко, не то Косорылко решил конфисковать эти ружья у бывшего уголовника и потенциального преступника. Ну и что с того, что он полностью реабилитирован? Милиция пришла с понятыми и торжественно удалилась, унося обнаруженное…
Это было явное нарушение закона, и за Олега вступился Союз писателей. Вскоре раздался звонок из милиции: «Можете забрать ваши ружья». – «Нет, – сказал им в ответ муж. – Вы взяли, вы извольте и принести». Принесли, да еще расшаркивались. Олег их абсолютно не боялся, говорил, что еще раз им его не заполучить. Но был сильно возмущен, говорил, что КГБ-шная удавка за ним всё тянется.
Незадолго до кончины Олега к нему обратился редактор журнала «Витрина. Читающая Россия» с предложением поучаствовать в Тургеневской анкете, которая когда-то была очень популярна в салоне Полины Виардо. На вопрос «Каково ваше душевное состояние?» Олег ответил: в 18 лет было «ожидание грядущих великих дел», в 96 лет – «благодарность».
Беседовала Елена Алексеева
Фото Анны Гальпериной
