Рисование и живопись могу ли я написать икону? есть желание но вот есть ли у меня такое право? краска

***

Важно, чтобы икона всегда была разговором современника с современником, живым, актуальным искусством. То, что сейчас происходит, когда художники решают «Давайте мы сейчас будем писать, как в XVI веке!», на самом деле – полный абсурд

Разве можно помыслить, что Андрей Рублев с Даниилом Черным сидели и говорили: «Напишем-ка мы, как в XIII или в XIV веке!» Иконопись всегда была живым и современным искусством.

Вот стояла перед Рублевым задача – написать список с иконы Владимирской Богоматери

Самой главной, самой важной иконы государства. И он, имея перед собой образец, смотря на него и вдохновляясь им, пишет свою Владимирскую, ту, которая близка ему и его поколению

Никогда раньше не было в иконописи такого механического копирования, как сегодня. Это была живая традиция. Как только традиция перестает быть живой, все рассыпается, становится каноном. Кстати, слово канон в применении к иконописи стали употреблять только с XVIII века…
Я четырнадцать лет служил во Пскове, настоятелем храма Рождества Иоанна Предтечи (XII век). Когда мы приехали, все было в полуразрушенном состоянии. Постепенно начали восстанавливать, обустраивать… А потом появилось ощущение, не отпускавшее меня в течение трех лет: я все сделал в этом месте, что надо. Храм восстановлен. Оставалось или почивать на лаврах, или попытаться сделать в жизни еще какой-то рывок. Во Пскове можно было расслабиться и спокойно стареть. Мы решили еще немножко не стареть и переехали в Суздаль.Иконы, в отличие от фресок и мозаик – нечто интимное, предполагающее личностный контакт, диалог, встречу. Потому древние иконы такие выразительные, раскрытые к тебе, активно на тебя направленные. Древняя икона воздействует на тебя, стремится к диалогу. Она написана конкретно для тебя.

Этого воздействия икон часто не ощущаешь, когда приходишь в современный храм, где видишь иконостас, как две капли похожий на стоящий в соседнем храме, еще в одном, в третьем, в четвертом… Сейчас их печатают в такой среднестатистической полурублевской-дионисьевской школе плюс обязательно – золотые тябла, и прочая «роскошь». Но это не к тебе обращено. К кому?

Может быть – к спонсору, чтобы наглядно объяснить, куда пошли его деньги, может быть – к иерархии, чтобы показать: смотрите, как мы расстарались, как у нас все богато и торжественно! Может быть – к политическим силам или к администрации, чтобы показать, кто мы такие и как у нас все мощно. Но у меня возникает чувство, что лично обо мне никто не думает, лично ко мне не обращается.

Художник всегда очень тесно связан с природой, вдохновляется ею. Когда я переехал из Пскова в Суздаль, глядя на суздальские мягкие, утонченные, нежные закаты, я начал понимать, откуда берет свои традиция московская иконописная школа. Во Пскове закаты – нечто бурное, эмоциональное, пылающее красками – что мы видим в традиции псковской иконописи. В природе нам является Господь.

Евангелие – на самом деле рецепт счастливой жизни (жизни как с маленькой буквы, так и с большой). В нем есть то, что делает ее наполненной и осмысленной. И в поисках этой осмысленности люди все равно будут приходить в Церковь, несущую Евангельские истины. Ведь Евангелие все равно останется Евангелием, главным содержанием христианской веры, с каким бы официозом не пытались связать Церковь.

Очень большую перемену в работе я почувствовал, когда стал священником. Я начал видеть и понимать в иконописи какие-то важные вещи, которые раньше не понимал. Ведь священник воспринимает икону еще и как практик – прикладной предмет, вокруг которого совершается каждение, который выносится в определенное время в храме… Я стал лучше чувствовать икону, отчетливее понимать ее функциональность.

Кроме того, священнику приоткрываются и некоторые таинственные моменты. Как говорит древняя мудрость, «есть такие двери, которые можно открыть только пением», т.е. понять с помощью искусства.

Иконопись для меня — самое современное искусство, которое я могу себе представить. Это то, что я искал и в чем себя нахожу. Все мои художественные поиски находят там разрешение. Если мне внутренне хочется передать, скажем, какие-то мысли, эмоции, художественные моменты, вызванные при взгляде на пейзаж за окном, я сделаю это, в каком-то другом виде — во фреске, или в иконе.

Я как художник чувствую себя реализованным, именно найдя иконопись, в которой сочетается метафизика и пластика. Поэтому с каждым днем мне работать все интереснее и интереснее несмотря на то, что я уже более тридцати лет занимаюсь иконописью.

Как писать икону?

6 мая в Сербии празднуют «Джурджевдан», день святого Георгия. Для многих сербов — это семейный праздник. Мы с женой решили подарить родителям икону святого Георгия, написать копию. Заказали в монастыре доску и… в процессе написания иконы я снял все процессы на фотокамеру. Предлагаю познакомиться с технологией написания иконы.

Для того, чтобы писать на доске, ее требуется подготовить — залевкасить, т.е. нанести специально приготовленный грунт — левкас. Делается он из мела и клея. В России клей изготавливают из желатина, а в Сербии из заячего туткала (что это такое я не знаю до сих пор, возможно клей из заячих костей). Туткало выглядит как желатин, его также надо распустить в воде на водяной бане. Через некоторое время, после нагревания, получится клей, которым проклеивается вся доска, с предварительно процарапанной макетным ножом, лицевой поверхностью (для лучшего скрепления с паволокой, паволока — ткань клеящаяся на поверхность доски).

Пока паволока не просохла, по периметру внутренней части доски делаются прорези, чтобы не осталось воздуха и ткань приклеилась максимально плотно.

После этого доске надо хорошенько просохнуть. В это время можно приготовит левкас. В готовый клей в определенных пропорциях добавляется мел, емкость в которой делается левкас должна стоять на водяной бане, чтобы левкас нагрелся, но не закипел. Левкас бывает разной консистенции, в Сербии делают жидкий и наносят его кистью (в России левкасят мастехином, густым, желеобразным левкасом). Когда грунт станет теплым, можно начинать процесс.

Таким образом, наносится не менее 10 слоев (в данном случае 14), с обязательной просушкой. Когда нанесено достаточное количество слоев левкаса, доску нужно зачистить наждачной бумагой до максимально ровной и гладкой поверхности, чтобы можно было писать.

На готовую доску надо нанести рисунок. В данном случае копировалась новогородская икона. Сначала образ рисуется на бумаге, а затем рисунок переносится на доску.

Затем он усиливается черным цветом (темперой) и делается графья. Графья — тонко процарапанная линия, повторяющая рисунок, делается для того, чтобы при письме всегда читался рисунок (часто краски бывают кроющие, через которые не виден рисунок).

Следующий этап — подготовка необходимых участков под позолоту. В данном случае позолоченными будут нимб и поле по периметру иконы. Технология следующая — повехность полируется, на нее наносится щелак для того, чтобы не провалился левкас. Затем наносится желтая эмаль, чтобы дать золоту густоту и насыщенность. Сохнет эмаль сутки, после этого наносится прозрачный лак, а когда он высохнет (еще сутки), участки мажутся морданом, специальным составом, на который (через 12 часов) клеится сусальное золото.

Теперь можно наносить сусальное золото. Оно продается в книжечках, чаще всего 8х8 см, по 20-25 листов. Наносится оно тонкой, специальной широкой кистью с длинными волосками. Сначала лист кладется на бархатную подушечку и режется отполированным ножом на необходимые куски, затем на него накладывается кисть, к которой золото липнет и сразу переносится на доску. Делать это все приходится буквально затаив дыхание, т.к. золото очень тонкое.

Левкас – абрис – образ

Проходим сквозь две железные двери – и вот мы в иконописной мастерской, где нас встречает преподаватель кафедры иконописи Мария Глебова.

Мне интересно, сколько в Москве иконописных мастерских?

– Две на Маросейке – протоиерея Николая Чернышева и Веры Карповой (бывшая мастерская Ирины Ватагиной), у нас на Поклонке мастерские Екатерины Шеко и Марии Глебовой, Татьяны Азаровой, Екатерины Ковтун и Натальи Муравьевой. В Кадашах работает Елена Пискарева, – перечисляет Мария Олеговна. – Все работают в разных стилях. На Маросейке у отца Николая греческая школа XIV века, у нас московская школа, мы любим Рублева, Дионисия, изучаем домонгольскую школу. Я выпускница лавры и больше развиваю лаврскую школу.

– В академическом стиле XVII–XIX веков, считающемся упадочным, кто-то работает?

– Да, сейчас, к сожалению, много заказов на написание образов в академическом стиле, а мастерские выполняют эти заказы.

Мария Олеговна рассматривает работы своих студентов. Одна из студенток работает над академическим рисунком, а вторая пишет икону Собор Двенадцати апостолов, по образцу иконы Двенадцати апостолов автора XIV века, происходящей из Византии и хранящейся в Пушкинском музее. Икона в стадии рисунка: прочерчены абрисы ликов и фигур. Мы несколько минут наблюдаем, как на белом левкасе, отполированном до состояния слоновой кости, проступают лики святых апостолов, как будто они проявляются откуда-то из другого мира в наш.

Нанесение полимента для золочения. Полимент – армянская глина, хранится сухой, перед использованием добавляется клей, эта масса наносится на доску и гладко полируется. От качества слоя зависит, будет ли блестеть золото. Фото: Александр Филиппов

– Как начинается работа над иконой?

– Иконописец работает, прежде всего, с заказчиком, а не делает то, что ему самому захочется. Когда заказчик поставил цель, то дальше ищется образец, который понравится и иконописцу, и заказчику. Мне понравился этот греческий образец. Руководитель дает тему, и делается курсовая работа.

После того, как образец утвержден, выбирается и левкасится доска. Здесь трудно левкасить, потому что это панельный дом, в котором очень сухо. Некоторые заказывают левкасить мастерам, некоторые левкасят дома. Увлажнитель не помогает, поскольку нужны одинаковые условия в течение двух недель, а здесь ты должен выключать все приборы на ночь.

Перед тем, как приступить непосредственно к работе, пишется образец на картоне для раскрытия ее в цвете. Левкас покрывается полиментом и золотится. И только после всего этого начинается процесс написания образа.

Мы идем мимо куска оргалита, на котором написано множество ликов различных оттенков коричневого цвета. Заметив мой взгляд, мне поясняют: «Это упражнение для понимания цвета».

Иконописцев и монументалистов учат академическому рисунку, необходимым элементом процесса обучения является работа с живой моделью. Мне показывают рисунки и графику:

– Этот музыкант играет на улице, мы пригласили его, так как он очень колоритный. А к монументалистам ходит позировать бывший хирург, после инсульта потерявший работу и так подрабатывающий: за позирование немного платят.

Сначала – учиться

Протоиерей Николай Чернышев, клирик храма Святителя Николая в Кленниках, иконописец, член Патриаршей искусствоведческой комиссии, доцент кафедры иконописания ПСТГУ, руководитель мастерской

Разбирая вопрос о товарах, продающихся в современных сувенирных лавках, отделах для рукоделия, нужно честно отдавать себе отчет, что именно там продается и для чего.

Протоиерей Николай Чернышев

А если там продаются иконные изображения – не следует забывать цель и предназначение иконы. Сегодня это предназначение как литургического образа очень часто размывается и забывается, превращается во что-то иное, иногда – противоположное.

Но я подчеркиваю еще раз: икона – образ литургический, предназначенный для молитвы, для того чтобы человек, предстоящий перед образом, созерцал бы то, о чем молится Церковь, о том празднике, который совершается в конкретный день, о том святом, который вспоминается сегодня, или не обязательно сегодня.

Конечно, у иконы есть и миссионерская цель – нести через иконный образ тем, кто пока что не знает Христа, Благую весть о спасении мира Господом нашим Иисусом Христом. Поэтому икона существовала и существует не только в храмах. Но только не нужно забывать об этой цели.

Церковный образ может быть в других местах, но только при условии, что он – благовествует, а не используется в коммерческих целях

Потому очень важно спросить себя тем, кто занимается производством (в том числе и вышивкой), распространением, продажей иконных образов в различных вариантах: а для чего я это делаю?. Все-таки не стоит через святыню реализовывать нечестные коммерческие цели

Так же, как не стоит через святыню заниматься самовыражением

Все-таки не стоит через святыню реализовывать нечестные коммерческие цели. Так же, как не стоит через святыню заниматься самовыражением.

И уж тем более нельзя смешивать в кучу святые образы, идиллические пейзажи, зайчиков, политических лидеров или непристойных женщин, а ведь именно так делают те, кто продает всевозможные «наборы для вышивок», предлагая рукодельницам все вышеперечисленное и не только на выбор.

Это – кощунство, насмешка над образом. Это говорит о состоянии нашего общества – и о тех, кто продает и о тех, кто покупает. И заставляет задуматься о состоянии общества в целом: осталось ли что-то святое для народа, как он относится к тому, что для него свято?

Если рукодельница хочет создать святой образ, ей надо учиться искусству иконописания, искусству вышивания образа. И в древности рукодельницы вышивали их, но – благоговейно, с молитвой, имея профессиональные навыки, которые приобретаются годами и десятилетиями. А не так: «Вышью я, пожалуй, икону, потому что мне так захотелось».

Фото: masterclassy.ru

Как правило, в итоге получается что-то смешное, кукольное, ненастоящее: кукольные лица, с губками-бантиками и накрашенными щечками изображения. Ведь зачастую их создают люди, не знающие, что такое икона, не стремящиеся к ее изучению, к постижению Священного Писания, не знающие, чему должна служить икона, не отличающие икону от сувенира и не понимающие, как именно создается настоящая икона.

Для дома – ничего страшного

Александр Лавданский, иконописец

Меня коробит, что образцы для вышивания икон можно купить среди прочего, далекого от иконы, а часто даже от просто благочестия. Потому что икона – это святыня. Ну, если уж совсем не удается не продавать образцы, почему бы не выставить их совсем отдельно?

Александр Лавданский

А тот факт, что икону тиражируют в какой-то другой технике и не очень профессионально – меня это не смущает. Крестиком, гладью вышивает рукодельница, как умеет – ничего в этом плохого не вижу. Лишь бы было минимальное понимание того, что это не просто изображение, а прикосновение к литургическому искусству.

Бывает, что не получилось у человека узнать получше, что такое икона, поглубже вникнуть в традицию. Но Господь приветствует устремления человека.

Наверное, ошибки здесь возможны, но все зависит от конкретного случая. Бывают вредные ошибки, то есть неправильности с богословской точки зрения. Например, ни разу не читав Евангелия, человек начинает изображать Рождество Христово. Но надо сказать, что в молодости я и сам этим грешил. Уже потом я увидел, что допустил серьезные ошибки.

А могут быть вещи не важные, например, касающиеся эстетики: допустим, слащавость в изображении. Это, конечно, плохо, но не столь серьезно, как первые варианты.

А в целом – не страшно, если рукодельница вышьет, как может, икону, повесит на стену дома. Другое дело, если она принесет ее в храм и какой-нибудь непонимающий батюшка выставит ее для всеобщего поклонения… Этого, понятно, не стоит делать.

Лучше делать хорошее, чем запрещать плохое

Александр Соколов, иконописец

Я люблю цитировать Председателя Мао, который сказал, что пусть цветут сто цветов.

Александр Соколов

Дурна или нет самодеятельная вышитая икона – нужно смотреть в каждом отдельном случае. Но ничего предпринимать не нужно.

В современном мире церковное искусство – «элитарное». И потому оно находится как бы в стороне от «основной жизни»…

Но все равно, что в этом такого, если какая-нибудь дама месяц назад вышила пейзаж, а вот сегодня решила вышить икону?

Меня больше возмущает не то, что какая-то тетя вышивает крестиком, а то, что, например, у Европы новое лицо – бородатая женщина. И что, я буду выступать против бородатой женщины? Отвернусь просто.

Лично свою задачу я вижу в том, чтобы создавать что-то качественное, настоящее, а не в том, чтобы бороться против чего-то. Как при воспитании детей – мы не можем отвадить их от каких-то дурных привычек или привить им хороший вкус, запрещая пробовать всякую гадость. Мы должны давать им что-то хорошее, после чего они не захотят употреблять низкопробную массовую продукцию.

Взять благословение

Протоиерей Александр Салтыков, настоятель храма Воскресения Христова в Кадашах, декан факультета Церковных художеств ПСТГУ:

Я ничего плохого не вижу в том, что рукодельница вышивает иконный образ, если в этом нет никакого дурного умысла.

Протоиерей Александр Салтыков

Но думаю, что она при этом должна получить на свою работу благословение священника. Если хорошо получается работа – то и пусть себе делает рукодельница вышивку.

Может быть, эта вышивка станет первым шагом к тому, что мастерица решит больше узнать о церковном искусстве, об иконе и об образе, на ней изображенном, затем и об иконографии. Может быть, захочет – и это главное – углубиться в духовную жизнь.

А ошибки – кто их не допускает?

Другое дело, что при продаже иконных образцов для вышивки все-таки нужно придерживаться благочестия и ставить их отдельно от «общей продукции», тем более рядом не должно находиться никаких непристойностей.

То есть нужна цензура, но умеренная, разумная, не полицейская, не так, чтобы «забрать и не пущать».

Андрей Рублев в кружке иконописи при ЖЭКе

— Иконопись  превратилась в  производство «в промышленных масштабах», да?

— Виноваты  мы сами: Почему нам срочно понадобилось множество полностью расписанных  храмов, с огромными многоярусными иконостасами? Кто сказал, что все срочно надо расписывать, тем более что нет ни традиции, ни мастеров? Кто сказал, что Андрея Рублева можно завести в каждом кружке иконописи при ЖЭКе?

Замечательный византинист Ольга Попова правильно говорит, что сегодня у нас по объективным причинам не может быть такого широкого развития иконописания, как это было в средневековье. Стремясь к этому, мы получим только расцвет китча и нежизнеспособную стилизацию. Можно ожидать появления отдельных интересных мастеров, но неправильно рассчитывать в течение 15 лет возродить то, что сначала веками вырастало, а потом веками зарастало.

Когда началась перестройка и массовое открытие церквей, появились рассуждения директивного типа: «Сейчас начнут строиться храмы, потребуются бригады иконописцев. Срочно откроем иконописные школы и быстро подготовим необходимые кадры».

— А это плохо?

— Так высокое искусство не рождается, его нельзя приобрести как диплом об окончании 4-хлетней иконописной школы. А «невысоким» церковное искусство не может быть по определению.

— Что должно присутствовать  в иконе, чтобы  она воспринималась  именно иконой?

— Когда  меня спрашивали «Чем икона отличается от художественного произведения на религиозную тему?», я, отвечая, все время чувствовал, что все мои объяснения  о каноне, стиле, литургической  функциональности проходят по касательной и не объясняют чего-то главного.

Пока не начал понимать: суть иконописания — в предположении, что в иконе реально присутствует изображенный персонаж, что это реальная встреча и настоящий диалог. Это предположение очень страшное и неудобоваримое, но другого пути нет. Иначе надо отказываться от иконы. Если в ней нет присутствия, к ней невозможно обращение с молитвой.

Об этом 150 лет велись иконоборческие споры, переходящие в гражданские войны, и в результате Церковь признала нужным существование икон. Изображенным на иконах «мы молимся, и почитаем, и кланяемся, и кадим, и целуем». Так обращаются с живым, кто способен слышать и воспринимать.

Человек средневековья не стал бы говорить: «Я пойду к иконе Богородицы», он говорил: «Я пойду к Богородице». То есть ты, предстоя перед иконой Богоматери, действительно в данный момент предстоишь перед Пречистой, и у вас происходит реальная встреча. Святые отцы, установившие догмат иконопочитания, писали что, «обращаясь к образу, ты вступаешь в общение с Первообразом». Мы мало что поймем в иконах по-настоящему, если не осознаем, что в основе иконописания лежит возможность этой встречи, и иконописцы древности, и люди, которые молились перед иконами их письма, жили в ощущении реальности того, о чем я сейчас говорю.— Но тогда и уровень  ответственности  у иконописца другой…

— Конечно,  тут-то иконописание как раз и начинается. Икона – чудо сама по себе, независимо от того, истекает из нее миро или нет, происходят чудеса или нет. Если Господь может присутствовать в своей иконе – это и есть главное чудо, которое эта икона постоянно являет в наш мир.

Икона руками ребенка

— А вообще церковное искусство должно быть каким?

— Церковное  искусство должно быть и всегда  бывало очень разным

Нет единого шаблона. Важно, чтобы каждый  раз оно было искренней, честной попыткой выразить веру

Честной значит добросовестной, значит — ты всерьез изучаешь искусство тех, кто решал эту проблему до тебя, т.е. изучаешь великую иконописную традицию. Иконопись стоит на том, что накоплен огромный опыт, у которого церковный художник имеет возможность учиться. Начинаясь в искусстве Египта, Ассирии и Греции, христианское искусство появляется вместе с христианской верой и имеет очень широкий диапазон стилей, эпох и национальных школ.

Христианская вера, не меняясь в основе, движется, изменяясь в своих внешних проявлениях. В каждом веке, в каждом народе, в каждом поколении она имеет свои формы и оттенки. Это естественно, потому что каждый проходит путь личного выбора. Если это была искренняя попытка выразить религиозные идеалы человека данного времени, имеют право на существование и иконы-картины 18-19 веков, и работы Виктора Васнецова, и поиски Григория Круга. Иконопись всегда была обращением современника к современникам.

— А стиль, обращенный к нашим современникам?

— В нашем  поколении, у людей 20-21 века, церковная живопись 18-19 веков не находит отклик. Нам ближе язык Средневекового искусства. Но русский православный человек времен Суворова и императрицы Екатерины был бы очень удивлен нашим восхищением эпохой Рублева. Возможно, лет через триста церковное творчество Васнецова вновь станет созвучным новому поколению, и они будут  говорить о том, как много мы в  нем недооценили и проглядели?

— Как выбрать, что  нам ближе? 

— Выбирать то, что вызывает твой личный отклик. Тогда есть надежда, это найдет отклик и у других

Важно, чтобы религиозное искусство развивалось из внутренней потребности. Все попытки указать: «Всем писать, как это делали там-то, те-то и тогда-то» или игнорировались, или — что, по моему мнению, хуже — заканчивались  стилизацией под что-то, чего уже нет

Часто думают: вот древний образец, повторишь  его — будет икона. Но если просто бездушно скопировать — получится нечто пустое, скучное и неживое.

А бывает, придет к нам в мастерскую ребенок лет 5-ти, чтобы не мешал, дашь ему бумагу, карандаши, поставишь перед  ним образец иконы. Он начнет рисовать на тему поставленного образца (ведь дети никогда не копируют буквально) и… получается икона! И образ есть, и чистота, и вера, и жизнь.

Подтверждением  словам отца Андрея висит на стене  в мастерской при  храме – детской  рукой нарисованный святой Георгий Победоносец, поражающий змея. Действительно, выразительный рисунок…